MIA -
главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав. стр.
Русской
секции | Радек
архив
Оригинал
находится на
странице http://www.magister.msk.ru/library/revolt/revolt.htm
Последнее
обновление
Октябрь 2010г.
Работа первого Конгресса Коммунистического Интернационала имела один совершенно определенный смысл. Он собрался в марте 1919 года, когда нигде еще не был изжит Капповским правительством демобилизационный кризис, хотя германская буржуазия уже начала оправляться после подавления январского движения. Стоит только вспомнить тогдашнее положение: по всей Германии прокатилась волна забастовок, бежавшее в Веймар Национальное собрание часто оставалось отрезанным от внешнего мира; порыв возбуждения пронесся в странах Антанты, так как все думали, что борьба Вильсона против аннексионистских поползновений Клемансо и против стремления английского капитала к полному экономическому порабощению Германии может повести к крупным столкновениям, к которым не останутся безучастными и народные массы; стоит вспомнить тогдашнее положение Англии в связи с требованиями горнорабочих, положение в Италии - и тогда всякому станет понятно, почему первый Конгресс Коммунистического Интернационала считал путь (международной революции) более коротким и мог надеяться на близкую победу европейского пролетариата.
Между первым и вторым Конгрессом прошел год тяжелой, великой, поучительной борьбы пролетариата. Советская Россия поочередно победила Колчака, Деникина, Юденича, она ликвидировала английскую экспедицию в Архангельск и, голодная, истекая кровью, шла подобно огненному столпу впереди поднимавшихся пролетарских масс всего мира. Но тогда как борьба Советской России выявляла победоносную мощь борющегося пролетариата, в то же время ход вещей на Западе наглядно показал, насколько туго и медленно приходит в движение пролетариат в старых капиталистических странах. В странах центральных держав буржуазия устояла, несмотря на понесенное ею крупное поражение. В Германии она сумела, с одной стороны, обещая пролетариату социализацию, а, с другой стороны, одновременно организуя белую гвардию, преодолеть первые грозившие ей опасности, и малочисленный еще авангард немецкого пролетариата начал серьезно задумываться над этим фактом. Конечно, рабочие массы становились более радикальными. Социал-демократия значительно утратила почву под ногами. Массы независимых рабочих - а независимая социал-демократия ввиду нелегальности коммунистической партии являлась аккумулятором революционной энергии пролетариата - признали диктатуру пролетариата и бурно клокотали. Но лучшая часть коммунистов стала приходить к сознанию, что все это - только начало; особенно после того, как немецкая буржуазия, приняв Версальский мир, развязала себе руки для борьбы против рабочего класса, для лучших элементов коммунистической партии стало ясно, что теперь необходимо шаг за шагом не только привлекать широкие рабочие массы на сторону идей Коммунистического Интернационала, но и организационно их сплачивать. Буржуазия с помощью социал-демократии ликвидировала рабочие советы, и тогда с очевидностью обнаружилось, что ареной, где будет происходить борьба за рабочий класс, являются профессиональные союзы, что вопрос об отношении коммунистической партии к профессиональным союзам есть вопрос решающий для судьбы коммунизма в Западной Европе. Летом и осенью в коммунистической партии Германии возникает горячий спор, откристаллизовавшийся с политической стороны в резолюциях Гейдельбергского партейтага, а с теоретической - в ряде моих брошюр, написанных из тюрьмы. В итоге этой дискуссии сложилось убеждение, что коммунистические партии Запада должны приготовиться к длительному периоду борьбы, и что в этой борьбе привлечение на свою сторону большинства рабочего класса, завоевание его массовых органов станет актуальной задачей, без разрешения которой нечего и думать о захвате власти. Во время этих споров прочно было осознано одно: пролетарские массы еще пропитаны старой реформистской идеологией и стеснены в своих действиях социал-демократическими партиями и профсоюзами, поэтому на Западе, в противоположность России, можно в меньшей степени рассчитывать на изнутри идущие движения рабочих. Низвержение пролетарской диктатуры в Венгрии при полном безмолвии западно-европейского пролетариата, - факт, что в Италии, несмотря на колоссальное разложение общественных отношений, пролетарские движения все больше и больше терпели неудачи, медленное развитие французского и английского пролетариата - на этой почве стал упрочиваться теоретически уже и раньше представлявшийся вероятным взгляд о медленном пути западно-европейской революции, - взгляд, раньше недостаточно воспринятый во всем своем значении и объеме и во всяком случае не ставший общим достоянием коммунистов. Летом 1920 г., незадолго до второго Конгресса Коммунистического Интернационала, появилась брошюра Ленина о детской болезни радикализма, по содержанию вполне совпадавшая с точкой зрения, высказанной мной в многочисленных брошюрах, наиболее же систематично развитой в "Развитии мировой революции и тактике Коммунистического Интернационала" (написана в ноябре 1920 г.); тем не менее брошюра эта вызвала известную сенсацию. Подобное впечатление от Ленинской брошюры лучше всего доказывает, что в коммунистических рядах она натолкнулась на известные эмоциональные пережитки, а эти последние заключались не в чем ином, как в надежде на скорую и близкую победу. Второй Конгресс Коммунистического Интернационала работал всецело под знаком идеи, сложившейся и откристаллизовавшейся в недрах германского рабочего движения, - идеи о необходимости большой подготовительной работы со стороны Коммунистического Интернационала, о необходимости завоевания широких массовых организаций, использования всех средств буржуазной демократии для борьбы за диктатуру пролетариата. Но второй Конгресс заседал в тот момент, когда советская Россия от обороны против белой Польши перешла к наступлению. Победоносная борьба Красной армии пробудила живейшие надежды в сердцах не только участников Конгресса, но и в широких массах европейского, прежде же всего - германского пролетариата. Когда Конгресс заканчивался, красные войска советской России приближались к Варшаве, и не один участник Конгресса уезжал из России с вопросом в душе, не значительно ли ближе победа в европейском масштабе, чем это предполагалось при вынесении Конгрессом резолюции, устанавливавшей в качестве ближайших задач Интернационала образование крупных пролетарских коммунистических партий. В представлении многих линия Конгресса не только преломилась, но даже и вовсе переломилась. Позволю себе здесь припомнить разговор с одним из лучших наших товарищей, рассказавшим мне в те дни, как при чтении моих брошюр о тактике у него создалось впечатление, будто в них что-то не так, неверно. Теперь же, - добавил он, - я знаю, в чем была ложность вашей точки зрения. Именно - в перспективе медленного хода мировой революции. Ведь самоочевидно, что, благодаря нашим победам в Польше, вскоре разразится революция в Германии, а этим собственно уже достигнута будет главная победа в мировом масштабе. События в Италии, захват фабрик рабочими еще более окрыляли эти надежды, при чем большую роль играли также перспективы на дальнейшее продвижение Красной армии. На поражение Красной армии в польской войне многие товарищи взглянули лишь как на короткую отсрочку в этом ходе событий, и еще в ноябре 1920 г. тов. Бухарин написал статью, где не только теоретически доказывал допустимость революционных наступательных войн, но и заявлял: "мы живем на переломе, на границе между пролетарской обороной и пролетарским наступлением на твердыни капитализма. Решить этот вопрос мы должны будем если не сегодня, так завтра. Поэтому теоретическая ясность и полное понимание проблемы необходимы всем". В статье тов. Бухарина нас интересует здесь не абсолютно правильный теоретический ход доказательства того положения, что революционное наступление не только принципиально допустимо, но даже обязательно, если пролетарское государство обладает для него достаточной силой, а общественные условия в соседних с ним странах способствуют назреванию переворота; нам гораздо интереснее, что для автора в данном случае речь идет не о революционной философии вообще, а об актуальном философствовании при помощи штыка.
Период, отделяющий нас от второго Конгресса, не ознаменовался, однако, никакими пролетарскими завоевательными войнами. Он был заполнен глубоким процессом консолидации, сплочения крупных коммунистических массовых партий, возникших на основе тактики второго Конгресса. В Германии независимая социал-демократическая партия раскололась, и образовалась объединенная коммунистическая партия. В Чехо-Словакии шел процесс перехода большинства политически-организованных рабочих от социал-демократии через социализм левого толка к коммунизму. Во Франции значительное большинство прежней социалистической партии перешло в лагерь коммунизма. В Норвегии массовая партия пролетариата отклоняла всякие попытки нападок на ее коммунистический характер. В Италии попытка большинства руководителей уклониться от практического признания коммунизма, от очистки партии от оппортунистских элементов, повлекла за собою раскол в Ливорно. Если бы третий Конгресс Коммунистического Интернационала собрался в марте, он прошел бы под одним единственным лозунгом: борьба с полу-центристскими элементами, сделавшими попытку саботировать резолюции Коммунистического Интернационала, принятые вторым Конгрессом.
Что пережили мы в период от августа 1920 г. до марта 1921 г.? В Италии пролетариат выступил в крупном массовом движении, ставившем себе целью захват фабрик. В случае успеха, это движение, ввиду полной беспомощности буржуазии, могло бы иметь результатом овладение фактическим контролем над промышленностью и вооружение пролетариата. Но оно потерпело крушение, так как итальянская социалистическая партия, входящая в состав Коммунистического Интернационала, не только не решилась стать во главе масс, но совместно с бюрократией профсоюзов прямо-таки предала их буржуазии. В чем была основа политики итальянской партии? В господстве в ней частью явно центристских элементов вроде Турати, Тревеса, Модильяни, д'Арагона, частью - элементов, на словах отрекавшихся от реформизма, от политики примирения с буржуазией, но не отваживавшихся на борьбу с нею. Ливорно было лишь результатом фактического союза приверженцев Серрати с приверженцами Турати, капитуляцией Серрати перед буржуазией, подобно тому как 4-е августа 1914 г. явилось последствием капитуляции центра германской социал-демократии перед ревизионистами, результатом отклонения пропаганды массовой стачки, на которой настаивало левое крыло радикалов, блоком Гаазе с Давидом и Легиеном. Ливорно показало, что тот, кто в период революционных действий масс отказывается от борьбы, становится бессильным провести и революционную пропаганду, агитацию и организацию. Ибо революционная агитация, революционная организация подготовляют революционную борьбу. Кто боится революционной борьбы, тот должен отказаться и от ее подготовки. Установленные вторым Конгрессом 21 условие являются мерами для подготовки революционной массовой борьбы. Поэтому хотя на словах они и могут быть приняты полуцентристскими элементами, но на деле никогда не проводятся ими в жизнь. Ливорно поставило на очередь вопрос о борьбе с полуцентристскими элементами в Интернационале, а вместе с тем и вопрос о характере коммунистических массовых партий. Там же обнаружилось, что недостаточно иметь массовую партию, именующую себя коммунистической, и если Коммунистический Интернационал не желает стать великой ложью, он должен стремиться создавать массовые партии, охватывающие сознательно революционные массы, и всей своей агитационной и организационной работой добивающиеся подготовить эти массы к борьбе. Своим отношением к расколу в итальянской партии Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала ускорил процесс откристаллизирования полуцентристского направления в ряде других коммунистических партий.
В Германии как раз именно споры по поводу раскола в Ливорно дали возможность вполне выявиться течению, возглавляемому Леви; то было направление некоторой части партийных организаторов и бюрократии из профсоюзов, а также партийных литераторов, выступивших на борьбу под лозунгом: "против сектантства", в действительности же они отказывались от всякой решительной коммунистической агитации и пропаганды, от всякого самостоятельного действия коммунистической партии. Это крыло, являвшееся выразителем старой шаблонной тактики независимой социалистической партии, выразителем неспособности встряхнуть массы, несмотря на свой боевой клич "за массовую партию", знаменовало собой не что иное, как тенденцию возврата к мирному союзу пропаганды, который не мог не только привлечь к себе новых масс, но должен был потерять даже и прежние, уже примкнувшие к партии.
В Чехо-Словакии в течение двух последних лет большинство политически ориентированных рабочих отошло от социал-демократии. В этом событии коммунисты сыграли большую роль.
В сентябре прошлого года в чехо-словацкой социал-демократии произошел раскол. Радикальное большинство сформировалось не в коммунистическую, но в лево-социалистическую партию. Коммунисты, с д-ром Смералем во главе, не сделали на этом конгрессе ни малейшей попытки подтолкнуть массы к ясному и определенному решению. Они говорили о коммунизме, как о вопросе, еще подлежащем изучению и разработке. По их словам, массы должны ознакомиться с постановлениями второго Конгресса; должны обсудить их и уже затем решать, хотят ли они быть коммунистами, и за это решение масс в пользу коммунизма редактируемая коммунистами пресса вела довольно вялую пропаганду, доказывавшую лишь, что тут дело не только в медленном развитии масс, но и в том, что руководящие слои чешских коммунистических кругов, а именно направление Смераля-Буриана, имеют очень своеобразное представление о задачах коммунистов, как застрельщиков и передовых бойцов. Смералевцы поджидали, что плоды сами свалятся для них с дерева, и это они называли коммунизмом. Такая политика, заявляли они, есть результат медленного развития масс, тогда как в действительности они сами были одним из факторов подобного медленного развития. В конце концов декабрьская забастовка чешского пролетариата показала, что он и по своему настроению, и по своей готовности к борьбе стоит куда выше, чем устанавливали это ученые доктора, щупавшие его пульс. Но и после этой забастовки, в которой приняло участие около миллиона рабочих, не было проведено коммунистической пропаганды и агитации, разъясняющей, обобщающей опыт борьбы, не было сделано никакой попытки сплотить в коммунистическую партию элементы, участвовавшие в борьбе. После столкновений в итальянской партии, после стычек в Ливорно в немецкой партии, направление Смераля в статьях Скалака и Ванека совершенно выявляет себя открыто как чешская разновидность международного полу-центристского направления, и хотя позже Смераль в своей речи на партейтаге заявил, что центр собственно является лишь переходом к коммунизму, в этих словах сказывается лишь чувство его идеологической связи с центристскими тенденциями. Аналогичные тенденции можно было наблюдать и во французской и шведской коммунистической партии, и во многих других. Где слабее, где резче имели они место повсюду и знаменовали собою не только трудность перехода от коммунистической пропаганды к коммунистическому действию, но также и трудность отчетливой коммунистической агитации и пропаганды для идейных руководителей профсоюзов и партийных организаторов, хотя и признавших себя коммунистами, но натолкнувшихся на серьезные препятствия, когда от чисто литературного, отвлеченного признания себя коммунистами надо было перейти к революционной агитации, изолировавшей агитаторов не от пролетарской массы, а от буржуазной среды.
Все эти трудности в развитии коммунистического движения объяснялись в конечном счете медленным ходом вещей после поражения советской России в войне с Польшей. Несмотря на обострение кризиса в мировом хозяйстве, оставившего без работы миллионы и миллионы рабочих и показавшего полную безнадежность попыток капиталистической реставрации, все же революционное движение Европы, казалось, попало в тупик. Советская Россия боролась с тяжкими трудностями перехода от военной работы к труду мирного времени. Нужда среди масс расла, и находила себе отражение не только в крестьянских, но и в рабочих волнениях, которые международной капиталистической прессой, равно как и прессой Интернационала 2 1/2, приводились в доказательство банкротства коммунизма и советского правительства. Воздействия на психику рабочих масс со стороны советской России несомненно ослабели. Центристские элементы, поставленные 21 условием второго Конгресса перед необходимостью капитулировать или бороться на жизнь и на смерть с Коммунистическим Интернационалом, решили вступить в борьбу. Борьба эта, выразившаяся на Венской конференции лишь в эластичных резолюциях, в которых трудно даже установить, где коммунизм переходит в центризм, в обыденной жизни партий, в прессе и в организациях сводилась к обливанию Коммунистического Интернационала помоями. На почве Амстердамского Интернационала профсоюзов центристские элементы столковались с социал-демократами и бюрократией профсоюзов и объединились для борьбы против коммунистов, которых они считали нужным изолировать, отрезать от масс и вышвырнуть из пролетарских массовых организаций. В противовес этому надо было усилить коммунистическую агитацию, путем ее конкретизации внедрить в массы отчетливое сознание того, что социал-демократические партии и бюрократия профсоюзов ежедневно совершают по отношению к ним предательство; - вместо всего этого оппортунистское направление в коммунизме пыталось спастись от грозившей ему опасности изолирования от масс - политикой мимикрии, политикой вуалирования и затушевывания особенно характерных черт коммунизма. Но Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала дал отпор оппортунистическим тенденциям, поэтому оппортунистские элементы сгруппировались под лозунгом более широкой автономии, большей независимости от Москвы. О соответствующих директивах Исполнительного Комитета право-коммунистическая пресса отзывалась в том же тоне, что и явно-центристская. Сознательно или бессознательно это как с политической, так и с организационной стороны вело обратно к Интернационалу 2 1/2, а через него и ко 2-му Интернационалу. Если бы Конгресс Коммунистического Интернационала собрался в марте, его фронт был бы направлен исключительно против полуцентристских тенденций, ибо только путем их преодоления, только путем сознательного отбрасывания их от себя мог выполнить свою задачу Коммунистический Интернационал.
***
В конце марта в Средней Германии дело дошло до крупных вооруженных столкновений, а во всей стране сделана была попытка всеобщей забастовки. Несомненно, эта борьба навязана была коммунистической партии Германии прусским правительством с социал-демократом Северингом во главе. Она была навязана ей с явно провокационными целями. Что партия не уклонилась от нее, объясняется различными причинами, крывшимися в тогдашнем состоянии партийных масс и партийных руководящих кругов. Рабочие массы, отделившиеся от независимой социалистической партии Германии, рвались к действию. Подобно тому, как январская борьба 1919 г. была первым движением пробудившихся и начавших тяготеть к коммунизму масс, так мартовское выступление явилось первым движением рабочих масс, освободившихся от пут центристских влияний. Эти массы хотели показать самим себе и всему миру, что они уже не те, какими были, когда ими руководили Гильфердинг и Дитман. Что такое объяснение - не умствование, не философствование вдогонку событиям, доказывают предшествовавшие мартовскому выступлению события в Галле и Фленсбурге, столкновения внутри объединенной коммунистической партии Германии, в которых с низов все время настойчиво раздавались требования большей активности. Что касается руководящих партийных кругов, то они заранее должны были учесть такое настроение рядовых членов партии. Но эти круги не имели свободы маневрирования; им приходилось считаться с тем, что - уклонись они от борьбы, они потеряют доверие партийных масс, которые, в качестве членов объединенной коммунистической партии Германии, еще не умудренные опытом, не понимали политики осторожности и предусмотрительности. Мало того, руководящие партийные круги были не свободны не только по отношению к настроению масс, но и по отношению к самим себе и считали себя связанными перед Исполнительным Комитетом Коммунистического Интернационала. В борьбе против формировавшегося направления Леви, левые руководящие элементы обособились в радикальную группу, и она в конце февраля, после добровольного выхода сторонников Леви из партийных руководящих органов, оставшись там одна, почувствовала необходимость испытать себя в действии, путем революционных выступлений влить уверенность в партию в своих силах и показать Коммунистическому Интернационалу, что он вполне может рассчитывать на германский боевой пост. Эта тенденция руководящих органов партии отчетливо выяснилась на заседании центрального комитета 17 марта, где представители левого направления заявили, что партия должна форсировать революцию, должна порвать с пассивностью прошлого и быть решительной во что бы то ни стало. Выступление Герзинга не дало руководящим органам партии возможности хладнокровно обсудить вопрос, не лучше ли уклониться в данный момент от борьбы, а если уклониться нельзя, то не следует ли придать ей чисто оборонительный характер, с помощью политической забастовки, определенно отказавшись от вооруженного выступления. Таким образом наступательные тенденции руководителей коммунистической партии совпали с необходимостью отбивать удары противника, а в результате они попытались перейти в контр-атаку, еще не будучи готовыми к защите против натиска врага. Вооруженные бои в Средней Германии, которым партия не препятствовала, беспорядочная хаотичность выдвинутых при этом лозунгов явились прямым следствием того, что в мартовских событиях перекрещивались две идеи: идея оборонительной борьбы и идея наступления, совершенно не учитывавшие сущность тогдашней ситуации. После мартовских событий теория наступления выдвинулась еще в более отчетливой форме, и чрезвычайно характерно отметить попытки ее сторонников, представить ее как теорию самих мартовских событий. Мартовское выступление было актом обороны. Если из него и можно было извлечь какую-либо теорию, так только теорию о политическом руководительстве в оборонительной борьбе, об его паролях, о возможности предохранения коммунистического авангарда от изолированных столкновений. Но эти вопросы партия рассмотрению не подвергла. Наиболее спокойные ее головы пытались доказать, что причина поражения заключалась не в том, что мы вынуждены были принять борьбу, как данную, или самостоятельно вступить в нее в момент, когда наша политика собирания, формулированная в "открытом письме", еще не оказала достаточно действия, и не в том, что мы в нашей оборонительной борьбе не сумели найти достаточное прикрытие за широкими массами; однако, в качестве причины поражения выдвигалось, как общее правило, другое: мы ждали удара, вместо того, чтобы встречным ударом застать противника врасплох. Таким образом, мартовское поражение стало исходным пунктом для пропаганды наступательной тактики.
Одновременно с этим сдвигом радикального большинства Объединенной Коммунистической Партии влево, сдвигом, возникшим на почве революционности, недостаточно считающейся с общим положением, среди партии шло движение на правом крыле, которое было бы совершенно невозможно за несколько месяцев перед тем. Пауль Леви и перед пролетарскими массами и перед буржуазией изобразил оборонительную борьбу партии как нелепый бунт, как дело рук клики пустоголовых фантазеров, идущих на поводу у московских авантюристов и пытающихся погубить пролетариат. Его единомышленники, еще прежде презрительно относившиеся ко всякой дисциплине и выполнению партийных обязанностей со стороны членов партии, а в мартовские дни явно саботировавшие, одобрили это геростратовское деяние бывшего председателя партии. Оппортунизм полу-центристского направления объединенной коммунистической партии Германии отчетливо выразился в целом ряде фактов: недисциплинированность парламентской фракции, фрондирование части руководителей партийных профсоюзов, поведение партийной интеллигенции, - все это были отдельные элементы типичного бунта оппортунистских вождей.
Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала после первых же достоверных известий о мартовских боях вполне ясно понял их сущность. Он ни на минуту не скрывал от себя ни ошибок, допущенных в мартовском выступлении, ни их важности. Моя критика ошибок мартовского выступления в полемической брошюре против Леви, написанной до получения брошюры Леви в Москве, совпала, как оказалось впоследствии, с общим мнением всех русских членов Исполнительного Комитета. Эти ошибки заметно изменили ситуацию внутри Коммунистического Интернационала и поставили перед Конгрессом новые задачи. Ему приходилось теперь не только вести борьбу против оппортунистских, полу-центристских тенденций в целом ряде партий, но и разбираться в ошибках мартовского выступления, представлявших собою ошибки не одного только этого выступления; нет, такие ошибки грозили вовлечь Коммунистический Интернационал в ряд боев и столкновений, в которых он, терпя поражение за поражением, мог быть прямо-таки сокрушен. Если в оппортунизме для Коммунистического Интернационала крылась опасность скатиться по наклонной плоскости в болото Интернационала 2 1/2, то ошибки мартовского выступления, если бы их сознательно не преодолеть, могли повести к крушению. Если это не обнаруживалось так отчетливо в первые моменты, когда надо было защищать партию от нападок Леви, грозивших ей полным разложением, то стало вполне ясно после ознакомления с литературными материалами мартовского выступления. Как же разрешил Конгресс задачу, поставленную перед ним столь сложной ситуацией?
Он правильно пошел по линии второго Конгресса, вменив коммунистическим партиям в обязанность повести в качестве основного задания борьбу за овладение большинством рабочего класса. Он сделал это не только в форме предостережения молодому английскому и американскому коммунистическому движению, которое, - в области как раз этих задач, - еще очень далеко от конечной цели; не только в форме решительного отклонения сектантских тенденций коммунистической партии Германии и так называемой голландской школы, но также и в форме установления твердой линии тактики Коммунистического Интернационала при частичных выступлениях отдельных партий. Конгресс сделал тактику "Открытого письма" - конечно, не в смысле копирования формы, а со стороны метода - общей тактикой при противопоставлении обыденных жизненных интересов масс предательской политике вождей профсоюзов и социал-демократии. Не одни только лозунги о конечной цели, служащие в моменты штурма средством собирания масс; не только программа диктатуры, оказывавшаяся водоразделом в моменты сильного брожения масс, но прежде всего практическая защита жизненных интересов масс, их обыденных, а не только великих классовых интересов, - вот путь, указываемый Коммунистическим Интернационалом коммунистическим партиям при современном положении революционного движения, когда мы имеем перед собой не прибой революционных сил, а постепенное нарастание волны, постепенное их собирание. Уже в этом настойчивом указании на коренную почву коммунизма, на страдания и порывы рабочих масс, на их обыденные житейские нужды сказывается реакция против головокружительных, не считающихся с реальной обстановкой тенденций субъективной революционности, готовой принять борьбу просто от недостатка терпения и выдержки. В этом курсе на частичные выступления сказывается уверенность Коммунистического Интернационала в том, что мы вступаем в период крупных боев, период массовых действий, а не в спокойную эпоху пропаганды и агитации. В докладе Троцкого о положении мирового хозяйства, равно как и в тезисах по тактике, исходным пунктом коммунистической тактики взят курс на подъем мировой революции. Зигзагами и уклонами идет путь вверх к новым великим боям, и Коммунистический Интернационал победоносно выдержит их, если он, путем частичных выступлений за жизненные нужды пролетариата, путем агитации, проводимой на почве этих житейских интересов, сумеет связать себя с широчайшими рабочими массами. Мрачные пророчества Леви, Гейера и Цеткин об опасностях сектантства, грозящих Коммунистическому Интернационалу, благодаря его жизненной политике оказались миражами, за которыми скрывался оппортунизм одного и плоды расстроенного воображения других.
Против этого оппортунизма и восстал Конгресс, и не только отрицательными мерами: исключением итальянской социалистической партии до того момента, когда она порвет с реформистами, критическим отношением к политике чехо-словацкой и французской коммунистической партии, подтверждением исключения Леви из Коммунистического Интернационала и требованием от его сторонников подчиниться предписаниям партийной дисциплины; нет, в позиции, занятой им по отношению к оппортунизму, он дал и нечто положительное и как раз именно поэтому вся программа действия Коммунистического Интернационала, ориентирующаяся на подъем революционной борьбы, является анти-оппортунистской программой. Ведь сущность полу-центристских тенденций в Коммунистическом Интернационале как раз в том и заключается, что они на неопределенно долгое время не ставят себе никаких задач действия, а задачи лишь чисто пропагандистские, сторонники этих тенденций агитируют плохо, не по-коммунистически, именно потому, что, из опасения перед выступлением масс, они не решаются бросить им волнующего, будящего и встряхивающего призыва. Конечно, могут создаться положения, в которых Коммунистический Интернационал, под давлением отлива революционного настроения, должен был бы отказаться от активных выступлений. При таких конъюнктурах революционный коммунист должен был бы считаться с положением вещей. Всякая попытка к действию была бы тогда чистейшим авантюризмом. Коммунистический же Интернационал, развивая свою программу действий и призывая коммунистические партии всех стран приготовиться к бою, доказывает тем самым, что он и в дальнейшем смотрит на мировое положение, как на революционное, и считает обязанностью партий привести себя в боевую готовность.
Выступление Коммунистического Интернационала, ведущаяся им борьба составляет единственную почву, на которой могут быть преодолены полуцентристские течения в его рядах и вне их. Преодолеть оппортунистский дух колебаний и робости можно не теоретическими дискуссиями, но борьбой. Теоретически мы уже десять раз побили Каутских, Бауэров и Гильфердингов. На практике же они до сих пор представляют собою внушительную силу, источником которой является неуверенность масс в своей собственной мощи. В теоретическом отношении Леви и Серрати - просто нуль. Духовно они питаются отбросами Гильфердингов. Поэтому теоретическая борьба с ними столь же не нужна, как и бесполезна. Важно лишь избегать всего, что могло бы влить жизненную силу в эти элементы и что могло бы повести к ослаблению влияния Коммунистического Интернационала на рабочие массы: нужно избегать ошибок в выступлениях, ведущих к поражению, из которых масса выходит не окрепшей, а ослабленной. Не всякое поражение ведет к такому ослаблению. Если партия терпит поражение в борьбе, навязанной ей противником, которую она вела ради важных жизненных интересов пролетариата, вела под лозунгами, понятными рабочей массе, то в таком поражении кроются зародыши будущих побед. Рабочая масса видит в партии защитника своих интересов и чувствует, что поражение произошло лишь от того, что партия слишком невелика сама по себе, что пролетарии не пошли на борьбу вслед за партией, хотя борьба велась в ее, массы, интересах. И когда капитализм продолжает все ожесточеннее делать натиск на массы, все больше и больше эксплоатировать их, тогда они говорят себе: это - наша вина, и вина большая, и все в больших количествах начинают собираться вокруг партии; когда же партия, недостаточно учетшая обстановку, терпит в борьбе поражение, тогда доверие к ней масс падает. В результате, в тех случаях, когда борьба необходима, массы не чувствуют над собою руководства людей, на которых они могут положиться, они колеблются, стоят в нерешимости. Если партия вступает в борьбу под лозунгами, непонятными массам, или если массы смутно чувствуют, что лозунги борьбы не отвечают ее действительным целям, а скрывают за собой цели совершенно другие, то результатом оказывается внутреннее недоверие к партии. На этой именно почве, и только на ней вновь приобретают или усиливают свое влияние на массы центристские или полуцентристские элементы. В мартовском выступлении и заключалась такого рода ошибка. Хотя оно и было необходимым актом обороны, партия представила его в глазах масс, как начало великого наступления, к которому широкие пролетарские круги не чувствовали себя ни достаточно подготовленными, ни достаточно сильными. В передовых рядах партии теория наступления могла будить чувство отваги и энергии, льстя их самолюбию преувеличенным представлением о роли авангарда; на массы же, от доверия которых к коммунистической партии зависит прежде всего успех борьбы, эта теория должна была действовать запугивающе и отталкивающе. И, что еще важнее, теория эта, считавшая возможным при помощи авангарда, с вождями во главе, произвести прорыв вражеского фронта, отвлекла партию от ее главной задачи: борьбы за овладение умами и сердцами широких рабочих масс. Конгресс Коммунистического Интернационала, решительно и единодушно ставший на сторону германской партии в ее обороне против нападения Герзинга, безоговорочно исключивший из своих рядов лиц, не признавших этой борьбы, должен был ясно и недвусмысленно отвергнуть названную теорию, так как не хотел подвергнуть большим опасностям молодые ряды Коммунистического Интернационала.
***
Опасность подобной политики не очень велика в Германии по той простой причине, что германская партия является уже партией массовой, в которой члены партии, как бы они горячо ни отстаивали в первые моменты после поражения навязанную им борьбу вместе с допущенными в ней ошибками, в конце концов сознают эти ошибки и преодолеют их. Германские рабочие, в большинстве сравнительно усвоившие элементы марксизма, по этой причине более других способны преодолеть ошибки субъективной революционности. Гораздо больше опасность в романских странах, с их экспансивной рабочей массой, очень мало пропитанной духом марксизма, но зато насквозь проникнутой духом романтического синдикализма. В романских странах, прежде всего во Франции, мы стоим теперь перед крушением правого крыла синдикалистов, принявшего совершенно оппортунистскую, реформистскую окраску. Руководители профсоюзов переходят там на левое крыло синдикализма, с победой которого синдикализм старой марки, романтический синдикализм, переживает свое возрождение. В этих странах, где революционные тенденции рабочих масс проявляются в синдикализме, ошибки, вроде ошибок при мартовском выступлении, возможны в гораздо более крупном масштабе, чем в Германии. Борьба с этими ошибками вовсе не есть борьба налево. Напротив, это борьба за правильную революционную политику. Центристские элементы, проскальзывающие в Коммунистический Интернационал извне или в нем зарождающиеся вследствие временно замедлившегося темпа течения вещей должны быть уничтожены. Левые элементы, способные к ошибкам вроде мартовских, надо научить и можно научить. Это - ядро и штурмовые части нашей армии, с которыми мы хотим победить и победим, полу-центристские же элементы в общем представляют собою зародыши разложения, и их надо устранить из организма Коммунистического Интернационала.
***
Много было поисков за формулой, в которой можно было бы выразить и синтезировать работу III Конгресса. По словам одного из участников, Конгресс проповедывал осторожность и в этом состоит его большая работа. По мнению других, Конгресс, учитывая общее положение, временно рекомендовал отступление. Первая формула - об осторожности - слишком обща и ничего не говорит, а как раз по отношению к центральному органу германской партии, к итальянским коммунистам, по отношению к чехо-словацкой партии и к такой партии, как партия Серрати, просто лишена смысла. Что же касается предполагаемого якобы отступления, то утверждение, будто Коммунистический Интернационал готов был бы встать на путь отступления - полная бессмыслица. Отступление - куда и почему? Отступление во Франции, где мы только что начинаем поход, где мы не терпели поражений, где мы движемся отнюдь не слишком быстро? Отступление в Англии и Америке, где мы только-только начинаем работу по вербовке? Нелепость такого утверждения ясна, как день. Работу Конгресса нельзя свести к одной формуле, и по очень простой причине. И общее положение дел, и положение коммунистических партий в различных странах не позволяют выработать единый маршрут, общий для всех партий; общими для всех партий являются лишь этапы, через которые мы пойдем к победе, общим для всех является политический метод. Что же касается общих задач, то для различных стран они образуют целый ряд переходов. От пароля "В глубь масс!", через пароль "Борьба против полуцентристских и центристских элементов", вплоть до пароля "Организуйте свои массовые боевые выступления; готовьтесь к ним возможно лучше" - такова широкая группа вопросов, которыми занимался Конгресс. Буржуазная пресса, вместе с центристами и полуцентристами, пытается охарактеризовать работу Конгресса, как поворот вправо. Мы этим не будем смущаться. Пусть буржуазные правительства теперь на деле докажут свою серьезную убежденность в том, что Коммунистический Интернационал утихомирился, стал приличным умеренным Интернационалом. Доказать серьезность такого своего взгляда они могут, прекратив преследование Коммунистического Интернационала. Мы протестовать против этого не станем. А господа центристы и полуцентристы пусть теперь проводят в жизнь постановления Конгресса. В этом мы им ни малейшим образом мешать не будем. Но шутки в сторону. Коммунистический Интернационал не брал курса ни вправо, ни влево. Он лишь спокойно и решительно продолжает итти своим старым путем, путем мобилизации широчайших рабочих масс, для идей коммунизма, их выучки и организации в борьбе и их подготовки для боев грядущих.